Меч от Дамокла. Исторический роман. Том II - Петр Котельников

страха и растерянности. К тому же, он небрежно одет – такого с графом Лестоком никогда не бывало. Государыня не на шутку встревожена и говорит:

Придите в себя граф, и расскажите, что случилось?

С волнением и дрожью в голосе Лесток отвечает:

– Государыня всем нам угрожает опасность! Мне доподлинно стало известно, что обер-шталмейстера Куракина, камергера Шувалова и меня хотят убить… А потом отравить и вас Государыня…

– Кто? – спросила императрица, побелев от страха

– Заговорщики…

– А конкретнее – кто?

– Пока мне известно про одного… Это – Иван Лопухин… но, мне кажется, что нити заговора тянутся к графу Бестужеву…

Упоминание о Лопухиных всегда была неприятно императрице… От них всегда следовало ждать неприятностей. Но сейчас не время заниматься разговорами – следует действовать!

– Распорядитесь, чтобы охрану выставили! – Приказывает Елизавета Петровна камергеру.

Шувалов бросается исполнять приказание императрицы. Ужас охватывает двор. Поездка, естественно, тут же была отменена. Теперь царский дворец напоминает крепость в осаде. Нет привычных движения и шума. Придворные ни днем, ни ночью не смыкают глаз. Куракин и Шувалов заперлись в своих покоях. Около каждой двери теперь стоят часовые. У дверей покоев императрицы постоянно дежурит гвардейский пикет. Часовые сменяются каждые два часа. Томительное ожидание продолжается двое суток. К вечеру третьих был изловлен и взят под стражу первый «злодей». Им оказался подполковник Иван Лопухин. Появилась работа и у следственной комиссии. В нее вошли – генерал-прокурор Трубецкой, лейб-медик Лесток и глава Тайной канцелярии Ушаков. Комиссия приступила к первым допросам.

Опять над головою мечНа волоске висит.Тому причина – злая речь.О том молва гласит.

Пустой и бабий разговор,А говорят – изменаКлеймо на лбу поставят – «вор»И ссылка – непременно!

Лопухины хорошо были известны в России. Старинный княжеский род, ведущий свое начало от самого Рюрика. Лопухины когда-то были сказочно богаты, да и теперь они не бедствовали. Уцелел род во времена Ивана Грозного. Обласкан был Государем Алексеем Михайловичем. Родовая печаль началась тогда, когда Евдокия Лопухина была избрана в жены царю Петру Алексеевичу. Все бы ничего… и сына Евдокия Петру подарила, в честь деда названного Алексеем, и угождала на каждом шагу супругу своему… Но оказался царь непутевым, стал часто в Немецкую слободу наезживать, девку себе там нашел Анну Монсову… И летело всё в тартарары. Мешать стала государю жена законная, брак с которой был заключен по церковным православным правилам. Заточил он Евдокию в монастырь – в опале оказался род Лопухиных. Своего сына Алексея от Лопухиной не пожалел, к смертной казни приговорив. Вздохнули свободнее Лопухины, когда государь Петр Алексеевич душу Богу отдал. А с приходом на престол внука императора, сына убиенного Алексея Петровича, стал плечи расправлять старинный княжеский род. Двоюродный брат Евдокии, первой жены царя Петра, Степан Лопухин был пожалован чином генерал-кригс-комиссара. Чин высокий, обязывающий присутствовать на высших военных советах. Ничего предосудительного о нем не скажешь. И в быту, и по службе ровен и спокоен генерал, и в исполнительности ему тоже не откажешь. Вот только при Анне Леопольдовне дружен был с опальным Левенвольде. Но в этой дружбе ничего крамольного найдено не было. Жена его Наталья Федоровна, как была статс-дамой императорского двора при Анне Леопольдовне Брауншвейгской, статс-дамой и при Елизавете Петровне осталась. Почиталась эта статс-дама одной из первых красавиц Москвы. Может быть по этой причине, может по другим, – кто чувства женщины поймет, – но стала Наталья Федоровна Лопухина неприятной императрице Елизавете. Впрочем, роду императорскому Романовых приходилось неприятности ожидать от Монсов. От царя Петра это пошло… В девичестве своем Наталья Лопухина носила фамилию Балк и доводилась племянницей Виллиму Монсу, тому самому любимцу Петра Великого, которого он заподозрил потом в любовной связи с женой своей и велел казнить в назидание другим. Многое позволяли себе Монсы недозволенного. Вот и Лопухина ка-то посмела нарушить дворцовый этикет, установленный самой императрицей. Согласно ему никто на балу не имеет право одевать платье нового фасона прежде того, как его не обновит сама императрица. Такое же правило касалось и причесок.

И надо же, Лопухина посмела, по глупости своей, украсить свою прическу розой, такой же, какой императрица украсила свою головку. Елизавета тут же прервала танцы, заставила Лопухину встать на колени и собственноручно срезала розу с ее головы вместе с прядью волос. После этого она закатила негоднице две увесистых пощечины. Лопухина от ужаса и неожиданности лишилась чувств. Ее унесли. Глядя ей вслед, Елизавета бросила: «Ништо ей дуре!» и опять пошла танцевать.

Может быть, от того Елизавета и поверила в заговор, что в нем первой значилась фамилия Лопухиных. В доме Натальи Лопухиной был поставлен караул, письма ее и мужа были тут же опечатаны…

Знала бы только государыня, дав ход следствию, что весь «заговор» придуман и продуман хорошо ей знакомыми людьми, кого она прежде ценила и дружбой своею не оставляла!

Ими были французский посол Шетарди и Лесток (Жан Арман) Иван Иванович. Острием своим «заговор» был направлен против графа Бестужева, российского канцлера, постоянно уклоняющегося от военного союза с Францией. Сколько денег было Парижем потрачено, сколько сил израсходовано, но канцлер оказался непоколебимым и неподкупным. Знала бы Елизавета, как радостно потирают руки прежние ее французские «друзья», уже довольные самим началом расследования! Еще более их радовало то обстоятельство, что членом комиссии по расследованию является и Жан Арман Лесток, лейб-медик императрицы, сенатор и граф.

Сам «заговор» родил и сам его расследует! Изобретательный мозг француза из ничего «факты» выудил. А всё началось совсем случайно…

Знала бы только государыня, дав ход следствию, что весь «заговор» придуман и продуман хорошо ей знакомыми людьми, кого она прежде ценила и дружбой своею не оставляла.

Ими были французский посол Шетарди и Лесток (Жан Арман) Иван Иванович. Острием своим «заговор» был направлен против графа Бестужева, российского канцлера, постоянно уклоняющегося от военного союза с Францией. Сколько денег было Парижем потрачено, сколько сил израсходовано, но канцлер оказался непоколебимым и неподкупным. Знала бы Елизавета, как радостно потирают руки прежние ее французские «друзья», уже довольные самим началом расследования. Еще более их радовало то обстоятельство, что членом комиссии по расследованию является и Жан Арман Лесток, лейб-медик императрицы, сенатор и граф.

Сам «заговор» родил и сам его расследует. Изобретательный мозг француза из ничего «факты» выудил. А всё началось совсем случайно…

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке

.…Служил в лейб-кирасирском полку тихий незаметный поручик Бергер, родом из Курляндии. Случилось так, что назначили того Бергера в караул к сосланному в Соликамск гофмаршалу Ольги Леопольдовны Брауншвейгской Левенвольде

Поручику туда так не хотелось ехать в Богом забытый Соликамск. В этой дыре на Каме нормальному человеку и жить нельзя. Служить там в конвое при ссыльном Левенвольде равно тому, что находиться самому в ссылке. Между ссыльным и конвойным – разница не велика. И пришлось бы Бергеру к «чёрту на куличках» отправляться, если бы господин случай не изволил вмешаться… Служил в одном полку с Бергером подполковник Иван Лопухиным. Весь царский двор знал про любовную связь матери Ивана – Натальи Федоровны – с сосланным Левенвольде. Знали некоторые в лейб-кирасирском полку, в котором служил, в том числе и Бергер об этой связи. Слишком болтливым был подполковник, особенно тогда, когда в подпитии оказывался. От сына услышала Наталья Федоровна про назначение Бергера в Соликамск и решила воспользоваться оказией, чтобы весточку любимому человеку послать. Попросила сына, чтобы он передал на словах через курляндца привет ее милому. «Пусть верит, что помнят его в столице и любят, – передала Лопухина, а потом добавила: – Пусть граф не унывает, а надеется на лучшие времена».

Тихим незаметным был Бергер, но тупым его уж никак не назовешь, если в фразах Натальи Федоровны увидел свое спасение. Вот только как воспользоваться услышанным?» думал поручик. И вспомнил он о том, что граф Лесток, не раз встречаемый в полку Бергером, легко вхож к самой императрице

И пошел он к Лестоку, чтобы «поразмышлять» вместе – что это за «лучшие времена» такие? Не надеются ли Лопухины и их окружение на возвращение трона свергнутому Ивану Антоновичу Брауншвейгскому? Лесток внимательно выслушал курляндца и велел Бергеру вызвать Ивана Лопухина на откровенность и даже в помощь ему нужного человека дал. А тут и праздник к случаю явился и пьянка в вольном доме… У пьяного Лопухина язык и развязался. Бергер сидит, беседует, а за другим столом сидит нужный человек и слово в слово записывает.